СО-ЗВУЧИЕ НАГОМУ или взгляд на беззащитность

 

(впечатления от рассказов из жизни «Обнажённая натура» Светланы Василенко

 

(Новый мир.- 2011.- № 7))

 

Держу в руках «Новый мир» со Светланой Василенко: ни дать, ни взять – п е р с о н а л ь н ы й подарочек к дню моего рождения…: ведь,- кажется только что,- этот замечательный человек был на встрече с читателями любимой библиотеки! Стало быть: со мной.

 

Читаю… Ах! (восторженно).- Фрид! – «Служили два товарища…» и многое другое! Вот это да: автор – училась (ся?) у Фрида! …Заливаюсь смехом на прачку - Фрида. Перечитываю трижды: «А еще он любил говорить: - Не люблю гениев, а люблю талантливых. Не люблю красивых женщин, а люблю хорошеньких». …Думаю про себя: неужели «демон» в переводе с греческого и впрямь «гений»? (Или – наоборот?). И про то, что в Евангелии – о талантах. И о том, что Бродский – т о л ь к о красивых. – Кто сказал, что евреи в с е одинаковые? Эти двое, к примеру, один другого - л у ч ш е.

 

И что я делаю –далее?– Я беру блокнот и сажусь… писать. Вот, написала. (Буду так: читаю – реакцию выкладываю на блокнот, не дочитывая – до конца). – Слева Светлана Василенко, справа – мой блокнот и я – посерединке. Поехали!

 

 А-а-а…! (Больно как-то…) Так это не о той Нине, не о подруге из книги стихов? – Это ж надо: а я так была уверена, что даже Ире уже - сказала… Ах, как кольнуло меня «По дороге к тебе» из «Прозы в столбик»! – Ведь и у меня т а к а я Нина была, и ее уже - н е т, и все-таки она – е с т ь. У мужа моей Нины в пьяном угаре виноватой оказалась жена. Нина не кричала: в детской спали сынишка-первоклассник и лапочка-дочка, совсем крохотная… Их вырастила сестра Нины и ее муж,- у с ы н о в и в.

 

А синяя кофта… Не прогадала же та поэтесса! Так и вижу ее в чем-то лиловом от Кардена. – Бросила писать? А так… бывает? Ведь это они – бросают.

 

 

Бедная, бедная Натали… Ивановна.

 

…Но ведь еще… наконец-то поняла, отчего так весело надо мной смеялись тридцать лет назад, когда я однажды сказанула: «Как – три? На такую компанию? Давайте купим еще… мадеры». (И как грустно, что если встретимся сейчас, кто-то вспомнит лишь э т о).

 

Стоп, дорогая! – А ты – кокетка: возраст не замечаю, возраст не замечаю! – А «Шардоне» (хоть и Темрюкского разлива) – треть бутылки все еще в холодильнике, несмотря на двух гостей в розницу и тебя, любимой. Впрочем… м.б. в Темрюкском разливе собака и зарыта?

 

 

 

 Львы и… куры? Однако… Берлин… Ах, - зо-о-парк! Ах, зоопарк - в Берлине! И – перед глазами: моя Марина с маленькой Алей в гостях у Андрея Белого в Цоссене, хозяйкин овсяный супчик, после которого счастливое беловское: «А теперь едемте обедать!» …Берлин… Ресторан «Медведь»… И - как две русских писательницы через девяносто лет в Берлине, - беловское же: «А теперь – едем в Zoo».

 

О, бедная курица, по-человечески – оравшая…

 

Буду в Берлине,в Zoo - не пойду. Так… Так-так… А куда… пойдешь? – На Рейн! – Вот куда.

 

 

  

Люблю любовь Тристана и Изольды. И что за судьба такая? – Зачем Тристану – та, другая? - Бедные Изольды! Бедный Тристан!

 

…Лебеди -… бур-ла-ки?! Нет, нет, нет! – НЕ красиво. И – некрасиво:

 

за бурлаков – обидно. – Со школьной скамьи обидно.

 

……………………………………………………………………………………………………

 

Между чтением – чай из любимого, - с детства, - граненого стакана. И мысли: повезет, однако, завтра кастрюле с ягодами: в библиотеке ремонт электропроводки, компьютеры отключены и не н а б и р а т ь – написанное… Мысли: когда же у меня заведется компик? И хочу, и боюсь. Хочу? – Мир на столе же! Боюсь? – Компик-клопик. И этим все сказано. …Так, а потом? Автору – раз, на сайт библиотеки – два (уже был как-то разговор о реакции на прочтенную книгу).

 

……………………………………………………………………………………………………

 

Тристан. Изольда. Плюс душа и дух. И прав Кончаловский. И права – Светлана. …Неисправимая! – От души и духа..к биде – прямой наводкой, хоть и целомудренно.

 

…Конечно, - автор больше не видел (а?) в э т о й кофте Кончаловского! А кто еще – видел? Зеркало, должно быть. И то лишь потому, что – зеркалу хотелось… Да лондонская бабулечка – ретроспективно – в г л а з а х своих… Облом лондонскому модельеру. Слава – Платону. Тихая радость – Кончаловскому, Светлане Василенко, зеркалу и… мне. – Я тоже увидела эту кофту! При всем обожании в с е х Кончаловских- Михалковых.

 

 

Ага! Все те же! Тристан плюс Изольда, Кончаловский плюс Светлана… Мальро – пятый. Еще один француз – на горизонте: а-ри-сто-крат! О-о!

 

Ка-а-ак! Француз и…? Да не может быть! Ах ты, горе-то какое!

 

…Нет, нет, - написав «плюс» между героями я была на пушечный выстрел от дидактического пальца Михалкова-старшего! Даже – не дочитавшись до беременной жены… Вот бы в с е м сыновьям, да т а к и х отцов! Да, а что это я вдруг… изменила себе? (Нет, нет… Ах, ах…) Ну и не неткай, коли не виновата. И вообще: не умеешь – не пиши.

 

…Конец 1990-го? – А у меня на Рождество по западному календарю означенного года – в ы р в а л и с ь - стихи. С т и х и вырвали меня из двухмесячной бессонницы.- Так – рвутся… Во! Так значит, этот ребенок Кончаловского – ровесник моему первому стиху! И младше меня всего на двадцать земных лет.

 

…Лондон… Париж… М о я Марина… Кончаловский… Тарковский… А-а-а! (Больно.) – С т и х и – последние – Марины к Тарковскому… Арсению.            Ну, все, все. Хватит уже…

 

Приготовиться! На горизонте – у с т р и ц ы!

 

…Бедный Кончаловский! – То – кофту не одень в Москве, то ершик на Париж оставим! – А! (Победительно) – Вот так вот вам (н а м!) в Париже: и ершик – не ершик! И куда от указующего пальца - перста! – деться: дома – русский, тут – французский…

 

У с т р и ц ы! - На-сне-гу! – Не едала сроду, но и не облизываюсь… от ужаса: как это - п и щ а т ?! - Львы и куры, однако…

 

…1991-й? Август? – Пятьдесят лет, как у б и л и Марину. Семьдесят – на подходе.

 

Ножом - по сердцу: «Я улетаю. Боюсь, что скоро закроют границу. Жить в стране, где каждый день то революция, то путч, я не хочу. Страшно за ребенка». –Моя Марина думала похоже - девяносто лет назад. А дитя – вернулось в белокаменную вслед за отцом, к которому ехала навстречу с мамой: ЗА пределы родины… И другое дитя – р в а л о с ь в Россию. И зажав себе рот о том, втором ребенке – между первым и третьим, - вернулась Марина в Москву, которая – не ждала, не звала, - в ы с т а в и л а…

 

Только так не должно больше быть! И – не будет. Почему? – Не знаю, просто думаю так. – Ведь Тот, о Котором Пастернак в 1947 году сказал «…Всю ночь читал я твой завет \\ И как от обморока ожил…» никогда не забывал нас. И не забудет.

 

… «Больше … не встречались». - А я… я увижу Вас, милый мой автор? Когда б Вы знали, к а к я этого – боюсь.

 

 

  

 

1989 год. – Тяжкий год для меня. Как и до, и – после. ВЫЖИВАНИЕ – это же: жизнь тебя   в ы ж и в а е т – вон – ИЗ жизни. Что спасло? –Сын и дух. Стихи, они, подоспели - в о в р е м я… Между плотью и духом не помню души своей, помню – с ы н а. А еще, - сейчас, -сын мне говорит: «Мам, да как ты не помнишь? Да были мы… (там-то, делали – то-то, я сказала – то-то, а он натворил – то-то…)» - Н е   п о м н ю, - отвечаю. И улыбаюсь: грустно, виновато…

 

«Таврия»… в задумчивости! Нет, я даже думать так не умею… Везет же «Таврии», от которой, о – которой, для – которой (а как вы думали? Для «Таврии»-то – тем более и больше всех) остался такой рассказ!

 

…Маму слушаться надо. – Вот как мамы уйдут, так и мы такие умные делаемся… Совсем, как м а м а.

 

…Ну, надо же: я как будто в той машине, в «Таврии»: и снег, и ветер, и даже бутерброда – нет. …Класс! Оказывается – осень золотая да любимая! Я тоже ведь в Питер поеду: к Ирме Викторовне Кудровой: руку поцеловать – за мою Марину. …Но как же здорово, что у меня нет «Таврии»! – Ни задумчивой тебе, ни – шустрой: никакой. – С п и, моя Светлана: вещие сны и ветры нашему уму все равно непостижимы. Особливо – п о с л е д н и е.

 

Не приступив к чтению, враз: вот о чем этот рассказ? Про кота и котенка? Это о н и и есть – о б н а ж е н н ы е натуры?

 

Кот… Людвиг. Отлично! Знавала я одного императора Августа, теперь познакомлюсь – с композитором. Заболела? И… - вылечилась? (Вылечил?) Хм, и я так давно… хочу завести котенка. Не решаюсь. Отчего? – Вот: и нет уже – Людвига. И Августа – нет, и Ромы…

 

Людвиг … второй!? – Педантично: я – никто – мастеру и мастеру: «А нельзя так… А плохо и хозяйке, и второму…»

 

О! Малый серебристый выскочил! Совсем, как мой Ромка! А вот и Грэй (Гришка) – м а м и н пес – из другой оперы: боксерской. Как? Еще и Фунтик с Белкиным?»   Нет, я – никто в квадрате. В кубе! (Котеночка! Хочу котеночка…! – Всех всполошила, ни у кого не взяла!)

 

От Сокола до ВДНХ? В и ю л е? Из-а котика?? А потом на работу до Баррикадной? – Медаль на мужественную грудь. Нет, - орден! Нет! – По ордену – за каждое свое и чужое животное! И я уже не никто, я – ничто. Впрочем… разделилось же у меня одно подаренное денежное дерево на два после того, как было выхожено и з н а ч а л ь н о е, то, которое грохнула с подоконника в самом нежном его возрасте? – Разделилось!

 

А дареные петуньи? – Чахли, сохли-дохли, да и выстрелили -девятью! – салютами. А еще два цветка, которые задарили мне на радость от моего пенсионного возраста? – Живые? – Живые. И я даже не хочу говорить – пока.

 

Ах! Вот это вот: «…Встречал же он меня… и даже что-то для нас обоих мурлыкал», - звучит как партия… кхмерки! Или… я… влюбилась? А?

 

Что-о!? – «…если бы я внезапно, - ч т о!? – не влюбилась». – Нет, все, что угодно, но т а к о й переклички я и совсем уж не ожидала…

 

Да, конечно же, Людвиг Второй – золото! Что-то мне, как прочла «Когда приходила Татьяна…» уже представился не Лютик и не второй, а сам Людвиг Первый. – Счас, проверим!

 

…ЖКХ, говорите? – О, это такая гидра, я знаю! – Голов много – не достать ни одной! Куда уж там – отрубить… И когда уже Илья Муромец объявится?

 

…В Румынии могут у русского быть мысли о маньяках… на котика, оставленного в русском доме? – Воистину: да как же мы до сих пор живы?

 

…Ах, как жаль мне того, из Мичуринца… в то самое утро.

 

…Ах, и почему этот рассказ такой большой и я строчу-строчу… Вот так и знала: симбиоз Людвига Первого и Людвига второго – это анабиоз из анамнеза о к р у ж а ю щ и х его. И лишь Татьяна смахивает на Ларину: Ларину – н а о б о р о т.

 

Что же касается моего нытья, - ну, так это…. на одного кота – много, а на двоих – в самый раз!

 

 

Он ждал меня несколько дней: крепкий орешек оказался. Такой совсем о д и н, этот пельмень и меня накормил мириадами воспоминаний из лихих девяностых. – Попробуйте описать – м и р и а д ы!

 

…АнтиЛарина Татьяна как-то незаметно и плавно перешла в моем понимании в качество иное и противоположное. Так плавно, как это бывает с безобразным, обращающимся – в прекрасное. Ну, как будто из гадкого утенка – лебедь…

 

…В Киево-Печерскую Лавру я заглянула глазами не только автора, но и своими – тридцатипятилетней давности: сама торжественность самой лавры, простор её подворья, сухой воздух пещер и в правой руке то ли ниточка, то ли – проволока… Нестрашно, но и блуждать - не хочется… Затем – чудный музей: с подкованной блохой, с портретом на маковом зернышке… А правильно ли я помню, что к лавре меня вез трамвай (или – троллейбус?) куда-то вверх, на горку? - Хоть поезжай в Киев, - так проверить хочется.

 

Дивлюсь младой негоднице. А вспомнила - старенькую бабушку-киевлянку, участливо так смотревшую на прыщик на моем носу и предлагавшую какие-то чудные, спасительные совершенно от прыщиков, травки… Нет, травки с собой у бабульки не было, т.к . встреча была в трамвае, - она н а з ы в а л а мне их, пытаясь войти со мной в контакт. Смущенная темой, я, двадцатилетняя, - помалкивала. Но и сегодня помню, что старушку о б и д е л а своим молчанием.

 

…Директор студии поверг меня в шок, - таково свойство всех хамелеонов. – Так его! – Будет знать наших!

 

Пишу, а сама после слова «наших» вспоминаю, как Иосиф Бродский говорил, что только в нашей стране человек, спрашивая (на стук в дверь) – кто? – получает ответ: свои.

 

Наши… свои… бедные мы, бедные – москали, хохлы, беларусы… И все – хамелеоны!

 

…Но как же хорошо, когда за свой труд вдруг появляется возможность купить шесть соток! Именно этого я и желаю всем читателям «Нового мира», но прежде всего – его авторам, заполняющим страницы.

 

Что еще, - в перекличке с автором, – невероятно, но факт: Илья Муромец! Только помянула его в связи с Лютиком и ЖКХ, а он и тут как тут! Именно – Богатырь Русский! Буду в Киеве, схожу к нему на поклон: может впрямь поможет справиться с гидрой. То-то все рады будут!

 

…………………………………………………………………………………………………

 

Реакция непредсказуемого автора на читателя – непредсказуемого, -

 

п р е д с к а з у е м ой может быть: ч т о может дать душа нагая душе - не менее обнаженной? – Да капельку тепла, радости – самой роскошной роскоши на свете: общение.

 

 Нина Лагунова